Дочь железного дракона - Страница 10

Она плыла по течению и не могла ничего изменить. За ночь она умудрялась совершенно забыть о Крутом и вздрагивала каждый раз, когда, вылезая из тайника, упиралась взглядом в его распростертое на постели тело. Бессильный, покрытый потом, он казался чужим, как насекомое, застигнутое посредине метаморфозы. Пропитанные гноем бинты слабо светились, будто гнилушки, и от него странно пахло.

Тогда ее захлестывала вина. Она понимала, что ее место рядом с ним, что она должна утирать ему пот, менять повязки, делать все, чтобы облегчить его страдания. Но он вызывал у нее отвращение, как гнусные черти из столярки, о которых говорили, что они людоеды и пожиратели испражнений. Она не могла заставить себя подойти к нему.

* * *

Однажды вечером дети, вернувшись в спальню, обнаружили, что Крутой в сознании и ждет их, полусидя в постели и опираясь о подушку. При виде их он сделал слабую гримасу, думая, наверное, что улыбается.

— Как, уже и назад? А в мое время мы работали до упора. Ну и молодежь нынче пошла.

Дети робко столпились у двери.

— Входите, входите, нечего там топтаться. Это же я, не узнаете?

Они нехотя подошли поближе.

— Ну как там у вас дела? Помер Блюгг? — Никто не отвечал.

Крутой забеспокоился:

— Кукла сработала, нет?

Холстина откашлялась.

— Мы еще не пробовали, — пробормотала она.

— Трусы!

Кожа у него на лице светилась, поблескивая, как пластинки ядовитых поганок из лесной чащи. Бинты задубели, их уже несколько дней никто не менял. Он полузакрыл глаза, потом распахнул снова.

— Что же вы?

— Холстина говорила… — начал Ходуля.

— Что надо дождаться тебя, — поспешила добавить Джейн. Холстина бросила на нее быстрый взгляд, который яснее всяких слов говорил: не воображай, что я тебе благодарна. Хвост ее дернулся. — Чтобы сделать как следует.

— Тогда ладно! — Крутой не почувствовал лжи, не заметил обмена взглядами. — Это еще ничего. — Он кивнул Ходуле: — Видишь, старик? Мы про тебя не забыли!

Ходуля кивнул в ответ, сразу повеселев. Его охватил прилив счастья. Он безгранично верил Крутому, верил, что друг о нем позаботится. Перед лицом этой нерассуждающей веры Джейн призналась себе, что сама она больше в план Крутого не верит. Они всего-навсего дети. Простое, доступное им волшебство не может повредить взрослому. Защита от таких посягательств, конечно же, автоматически полагалась всем надсмотрщикам, иначе они умирали бы каждый день. Блюгг скорее всего даже и не заметит, что они на него покушаются. Джейн вздрогнула от внезапного озноба.

— Тащи-ка сюда свечку, сейчас все и сделаем, — велел Крутой. И, когда Холстина не тронулась с места, прикрикнул: — А ну, шевелись, корова!

Молодая хульдра неохотно послушалась. Вставив огарок в широкую щель в полу, она помедлила, как бы ожидая, что Крутой зажжет его заклинанием. Наконец, когда всем стало ясно, что Крутой для этого слишком слаб, чиркнула спичкой.

На конце фитиля затрепетал огонек.

— Где кукла? — спросил Крутой.

Покраснев, Зобатка достала куклу. Крутой провел пальцами по тряпичному животу, нащупал торчащие острия ногтей Блюгга. Потом передал куклу Ходуле.

— Давай ты, — распорядился он.

Ходуля невольно оглянулся на Холстину.

Она поджала губы, но кивнула.

— Тихо! — скомандовал Крутой.

Они сидели тихо. Снаружи доносились шум работающих машин, успокоительное урчание, постукивание. Этажом ниже негромко и ритмично поскрипывала качалка. Крутой насвистывал «Лесного царя», убыстряя и замедляя темп в такт ее скрипу.

— Давай! — прошептал наконец он.

Ходуля сунул куклу в пламя свечи.

Кукла была сшита из старых нейлоновых чулок и в огне сразу запузырилась и почернела. Разнеслась жуткая вонь. Потом с шипением занялись хлопчатобумажные внутренности. Ходуля со сдавленным криком выронил куклу, отшатнулся и сунул в рот обожженный палец.

Когда огонь лизнул куклин живот, у Джейн онемело во рту. Она с шумом глотнула воздух. Язык распух и горел, как будто она лизнула крапиву. Ну конечно, ведь на ногтях должны были остаться капли ее слюны, и, значит, какая-то часть проклятия пришлась на ее долю.

Может быть, они все-таки убьют Блюгга.

Зобатка плакала. Но Крутой не обращал на нее внимания. Злобные огоньки плясали в его глазах. Он выпрямился в постели, сжав кулаки и запрокинув голову.

— Ну же! — воскликнул он. — Давай подыхай, черт тебя возьми, подыхай скорее! — И он залился смехом.

Жужелица и Малый Дик торопливо затаптывали огонь, чтобы не устроить пожар.

Тут раздались удары в пол, и снизу проревел голос Блюгга:

— Вы что там затеяли, дряни? Вот я сейчас поднимусь с ремнем!

Они затихли.

Через минуту на лестнице раздались шаги и в такт им шуршание кожаного ремня.

Крутой был поражен. Никто не смотрел на него, все лица обратились к Холстине. Она подняла руку и приказала:

— Все под одеяла! Быстро!

Они шмыгнули в койки, вопреки надежде надеясь, что обойдется и их не выпорют. Джейн бросилась в постель, как и все, но успела заметить на лице Колючки довольную усмешку.

Крутой больше не был их командиром. Лидерство перешло к Холстине.

Глава 3

Дети считали, что во всем виновата Джейн.

Когда они сожгли куклу, Джейн слегла с высокой температурой, у Ходули на три дня отнялся язык, у Зобатки высыпали красные пятна на лице и руках. (Вдобавок она впала в глубокое уныние, но этого как раз почти никто не заметил, поскольку она и всегда-то была угрюмая.) Одним словом, в силе и губительности проклятия куклы сомнений быть не могло, и, если оно не подействовало на Блюгга, на то, стало быть, имелись причины.